|
Первый раз термин “амикошонство” я встретил в каком-то французском романе — то ли “Красное и чёрное”, то ли “Красное и белое”, смешав в памяти оба названия в одно розовое и хрюкающее.
В следующий раз это слово всплыло из снежных сугробов горнолыжного курорта в 1994 году, когда я, сбежав из степей Казахстана, недавно уволившись со скандалом из армии, выкатывал стресс на склонах Чегета.
Там, в снежной, разухабистой пелене, я познакомился с белокурой девушкой, настолько стильной и утонченной, что казалась видением. Она работала во французском посольстве и сопровождала двух юных, но уже матёрых сноубордистов. В 1994 году сноуборды были большой экзотикой на наших просторах, и сноубордисты, словно заморские зверушки, вызывали всеобщее любопытство.
Про себя я назвал её «французской девушкой лейтенанта», переиначив название старого фильма «Женщина французского лейтенанта». Мы весело проводили время в компании с французскими райдерами. Я, тогда ещё совсем дикий, открывал для себя новый мир и новые увлечения.
Амикошонство всплыло в каком-то нашем полупьяном застольном или, может, даже подстольном разговоре.
Теперь же это слово ассоциируется у меня с капибарами — милыми водосвинками, которые, несмотря на своё название, совсем не свиньи. Но разве в нашем мире что-то на самом деле является тем, чем кажется?
|
